Холодные дни - Страница 114

114

Мать-Лето улыбнулась.

И потом, внезапно замолчав, замкнулась в себе.

Так говорили? Не говорили?

Я сохранял невозмутимое выражение лица, пока мой внутренний неандерталец неистовствовал, а потом перешел к ментальному буйству в секции гипотетического универсама, сметая все с полок и разбивая в мякоть фрукты в полном отчаянии, вопя: «ПРОСТО СКАЖИТЕ МНЕ, ЧЕЙ ЧЕРЕП МНЕ НАДО РАЗНЕСТИ СВОЕЙ ДУБИНОЙ, ЧЕРТ ВАС ВОЗЬМИ!»

Проклятые фэйри. Они меня до могилы доведут.

– В целях балансировки весов, – сказал я, – не откажете ли мне в одном вопросе, мэм?

– Вопрос – милости просим. Что до ответа, никаких обещаний я не даю.

Я кивнул.

– Кто вы на самом деле?

Мать-Лето остановилась и повернулась ко мне. Ее брови медленно приподнялись.

– Это очень серьезный вопрос.

– Знаю, – сказал я. – Вините в этом Хэллоуин.

– С чего бы?

Я пожал плечами и мы продолжили свой путь.

– Я просто подумал: маски. Недавно я узнал об одном персонаже из древних легенд, который жив, прекрасно себя чувствует и существует инкогнито. Почему бы не существовать и другим таким же?

Мать-Лето наклонила голову, скорее допуская подобную мысль, чем соглашаясь с ней.

– Времена меняются, – сказала она. – Бессмертные плохо переносят перемены. Но перемены придут ко всем.

– Я назвал Мать-Зиму именами Атропос и Скульд, потому что они, как мне кажется, ей подходят, – сказал я. – В том смысле, что она, похоже, большая любительница острых инструментов.

Улыбка Матери-Лето блеснула на миг, ослепив меня – и тут же исчезла.

– Не такая уж глупая догадка, – сказала она. – И да – раньше ее знали и под этими именами. Но ты угадал лишь имя одной из ее многочисленных масок – а не наше самое могущественное имя.

– Наше? – сказал я. – Погодите. Я запутался.

– Знаю, – сказала она. – Ну вот мы и пришли.

Мы остановились посреди лесной тропы, которая ничем не отличалась от остальных. Мать-Лето, поглядев на меня, нахмурилась.

– Ты одет совсем не по погоде.

– Не беспокойтесь, – сказал я. – Холод я переношу хорошо.

Она отпустила мою руку, осмотрела меня с головы до ног, затем положила ладонь на ручку корзины, которую несла с собой, и сказала:

– Что-нибудь менее… формальное, я думаю, подошло бы больше.

Я как-то изображал Кена для консультанта по моде фэйри, поэтому не был шокирован, когда моя одежда начала скручиваться и попросту изменяться. Когда подобное делала Леанансидхе, я сидел в машине полчаса, стоически терпя примерки то одного унизительного комплекта одежды, то другого. Однако сейчас все было по-другому.

Моя одежда трансформировалась из ткани в подогнанную по фигуре сталь. Ну, может, и не сталь, но уж точно какой-то ее эквивалент, который Сидхе используют для доспехов. Доспехи были простыми и функциональными, без всякого орнамента: нагрудник, наручи и большие наплечники. Тяжелые набедренники свисали с нижнего края нагрудника, закрывая бедра. Нижняя часть ног спереди и сзади была прикрыта наголенниками. Доспехи оказались черного цвета и блестели, и там, где на них падал свет, можно было видеть оттенки темно-лилового и темно-синего.

До меня дошло, что под левой мышкой я держу шлем, и я взял его в руки, чтобы рассмотреть. Это был коринфский шлем, типа того, что носят в фильмах про спартанцев, только без причудливого хвоста. Внутри шлема имелась мягкая прокладка. Я надел его – и он пришелся абсолютно впору.

– Гораздо лучше, – похвалила Мать-Лето. – Все время держись поближе ко мне.

Я обвел взглядом абсолютно спокойный тихий лес. На это понадобилось некоторое усилие, потому что шлем не позволял равномерно поворачивать голову. Я даже вверх посмотрел. Уверен, что доспехи придавали мне дурацкий вид.

– Кгм… О’кей.

Мать-Лето улыбнулась, снова взяла меня под руку и вытянула одну ступню. Ею, как кистью, она смела слой почвы и опавших листьев с ямки на поверхности плоского камня, такого, каким обычно мостят улицы – примерно три квадратных фута. Она трижды стукнула по нему стопой, прошептала какое-то слово и, ступив на камень, потащила меня за собой.

Ничего ужасающего не последовало. Но ландшафт слегка изменился, так быстро и радикально, как бывает, когда включаешь свет в темной комнате. В одну секунду мы стояли в осеннем мега-лесу. В следующую…

Я видел фильмы и документальные кадры Первой мировой войны. В школе мы не изучали ее в подробностях, потому что Америка не играла в ней ведущей роли, и потому что вся эта тупая неизбежная мясорубка явилась континентальной катастрофой, в которой погибли миллионы, и притом не было улажено ничего, кроме создания команд для следующей мировой войны. Но то, что мне показывали, я запомнил. Мили и мили траншей. Покрытая дымом нейтральная полоса с рядами грязной и ржавой колючей проволоки, поливаемая огнем пулеметов и снайперов. И сплошной дым, превращавший солнце в тускло мерцающий круг.

Но фильмы не могли задействовать все чувства разом. В небе стоял постоянный рокот, гром рождался из насилия, и повсюду разносилась вонь дерьма и гнили.

Мы находились на вершине небольшой голой горы, и глядели вниз. Рядом с нами, в нескольких сотнях ярдов, была огромная стена, типа той, которой ты сдерживал бы атаки монголов, будь они размером с Кинг-Конга. Вся она была выстроена из льда и каких-то полупрозрачных кристаллов. Даже отсюда я видел устроенные в стене помещения и комнаты, а в них – бараки, госпитали, кухни, и кто знает, что еще. В этих помещениях двигались тусклые неразличимые формы.

Стены были покрыты, должно быть, десятками, если не сотнями тысяч солдат. Я вгляделся внимательнее, и обнаружил, что это вооруженные Сидхе.

114